Обри наблюдал за ним; однако невозможно было без взаимного общения постичь характер человека, столь замкнутого в самом себе, что значение для него окружающих предметов сводилось лишь к молчаливому признанию их существования. Позволяя воображению рисовать каждую вещь так, чтобы это льстило его склонности к экстравагантным вымыслам, юноша вскоре сделал из объекта своих наблюдений героя романа и продолжал наблюдать более поросль своей фантазии, чем находившуюся перед ним реальную личность. Обри постарался завязать с ним знакомство и уделял ему столь много внимания, что вскоре оказался замечен и признан. Постепенно юноша узнал, что дела лорда Рутвена расстроены, и по приготовлениям на ""-стрит обнаружил, что тот собирается отправиться в путешествие. Желая узнать поближе эту одинокую душу, которая до сего момента только подстегивала его любопытство, Обри дал понять своим опекунам, что для него настало время совершить поездку в дальние страны, которая  поколение за поколением считается важной, так как позволяет юноше сделать решительные шаги на стезе порока и, став наравне со взрослыми, не выглядеть так, будто они свалились с неба, когда скандальные похождения упоминаются как предмет шутки или похвалы, в соответствии со степенью проявленного здесь искусства. Опекуны согласились, Обри немедленно уведомил о своем решении лорда Рутвена и был весьма удивлен, получив приглашение присоединиться. Польщенный этим знаком расположения со стороны человека, который очевидно не был подобен другим людям, Обри с радостью принял предложение, и через несколько дней они пересекли воды пролива.
До этого Обри не имел возможности изучать характер лорда Рутвена, и теперь он нашел, что многие поступки лорда, представшие его взору, позволяют сделать различные выводы из вроде бы очевидных мотивов его поведения. Щедрость его спутника'была беспредельной; являвшиеся к нему лентяи, бродяги, нищие получали подаяние, которое значительно превосходило их сиюминутные нужды. Однако Об¬ри не мог не заметить, что милосердие лорда не распространялось на попавших в беду добродетельных людей (ибо и добродетель может быть подвержена превратностям судьбы). Таковые отсылались прочь с плохо скрываемой насмешкой. Но если какой-нибудь мот приходил просить подаяния для удовлетворения не насущных нужд, но своей страсти, или чтобы еще глубже погрузиться в бездну порока, то его награждали с безграничной щедростью. Обри, впрочем, отнес это за счет того, что разврату присуще обычно самое низменное упрямство, тогда как находящейся в нужде добродетели всегда сопутствует стыдливость. Было одно обстоятельство в щедрости его светлости, которое все более и более впечатляло Обри: все, кого он облагодетельствовал, со временем обнаруживали, что на его дарах лежит некое проклятие; несчастные либо оказывались на эшафоте, либо впадали в еще более беспросветную и унизительную нищету. В Брюсселе и других городах, через которые они проезжали, Обри поражался страстности, с которой его спутник искал средоточия всевозможных модных пороков. Донельзя воодушевленный, он подходил к игорному столу, делал ставки и всегда оказывался в большом выигрыше, если только его соперником не был какой-нибудь известный шулер. В этом случае лорд терял более, чем выигрывал, но всегда с неизменным равнодушием, с каким он вообще смотрел на окружавшее его общество. Иначе было, когда ему противостоял неоперивший¬ся юноша или незадачливый отец многочисленного семейства; тут каждое желание лорда, казалось, ста¬новилось законом для фортуны, его всегдашняя небрежная рассеянность исчезала, и в глазах загорались хищные огоньки, как у кошки, играющей с полузадушенной мышью. В каждом городе он оставлял разоренного молодого богача, проклинавшего в тюремном одиночестве судьбу, которая свела его с этим демоном, тогда как многие отцы сидели, обезумев, под безмолвными, но красноречивыми взглядами своих голодных чад; от былой роскоши у них

не оставалось ни фартинга, чтобы купить даже самое необходимое. От игорного стола он не брал ничего, но тут же проигрывал свои деньги разорителю многих, причем последний золотой мог быть вырван из судорожно сжатых пальцев неискушенного: возможно, это было результатом некоторых познаний, уступавших, однако, ухищрениям более опытных игроков. Обри часто испытывал желание объяснить это своему другу и убедить его отказаться от щедрости и развлечений, что приводят к крушению всего и не служат к его собственной выгоде. День за днем юно¬ша откладывал этот разговор, надеясь, что друг предоставит ему возможность для открытой, честной беседы, но, к сожалению, этого не происходило. Лорд Рутвен, находился ли он в своей карете или совершал прогулку по живописным диким местам, всегда оставался неизменен: глаза его говорили еще менее, чем губы, и хотя Обри постоянно пребывал вблизи предмета своего любопытства, он так и не смог найти удовлетворительную разгадку; его волнение лишь возрастало от тщетных попыток проникнуть в тайну, которая начала представляться его пылкому воображению чем-то сверхъестественным. Вскоре они прибыли в Рим, и Обри на время потерял своего спутника из виду: лорд ежедневно посещал утренние собрания у одной итальянской графини, а Обри блуждал в поисках достопримечательностей другого, почти исчезнувшего города. По¬ка он предавался этим занятиям, пришли некоторые письма из Англии, которые он распечатал со страст¬ным нетерпением. Первое было от его сестры и ды¬шало любовью, другие от опекунов, и, прочтя их, Обри ужаснулся. Прежде его уже посещали мысли, что лорд Рутвен одержим некой злой силой, письма же представляли вполне убедительные тому доказа-

тельства. Опекуны требовали, чтобы юноша немед¬ленно расстался со своим другом, и утверждали, что характер последнего ужасно порочен, что его развращающему влиянию невозможно противостоять и именно это делает его необузданные наклонности . чрезвычайно опасными для общества. Было обнару¬жено, что его видимое презрение к распутнице происходило не из ненависти к ее характеру, но что подлинное удовольствие он получал лишь тогда, ко¬гда его жертва и соучастница во грехе бывала свергнута с высот незапятнанной непорочности вниз, в глубочайшую пропасть бесславия и разврата. Все женщины, которых он добивался, очевидно стоявшие на вершине своей добродетели, после его отъезда сбросили маски и не постыдились выставить на всеобщее обозрение всю омерзительность своих пороков.

Обри пролежал несколько дней в жару; он часто бредил и звал то лорда Рутвена, то Ианфу; в силу какой-то необъяснимой связи он умолял своего спутника пощадить создание, которое было ему столь дорого. Иногда Обри призывал проклятия на голову Рутвена и обличал его как убийцу Ианфы. Лорду случилось в это время прибыть в Афины; ко¬гда он узнал о положении Обри, то, каковы бы ни были его мотивы, немедленно остановился в том же доме и ни на шаг не отлучался от юноши. Оправившись от лихорадки, Обри с ужасом увидел подле своей постели того, чей облик наводил его на мысли о вампирах; но лорд Рутвен говорил столь добрые слова, почти что раскаиваясь в дурном поступке, приведшем к их разрыву, и столь неустанно заботился о больном, что Обри вынужден был смириться с его присутствием. Его светлость, казалось, совершенно переменился: от былой апатии, что когда-то поражала Обри, не осталось и следа. Однако, как только юноша пошел на поправку, к лорду постепен¬но вернулось прежнее умонастроение и разница меж прежним и нынешним лордом Рутвеном исчезла, разве что временами Обри с недоумением ловил на себе его пристальный взгляд, сопровождаемый улыбкой злобного торжества, и не понимал, почему эта улыбка лорда Рутвена так мучительна для него. По¬ка больной выздоравливал, лорд проводил долгие часы на берегу моря, наблюдая рябь легкого бриза на воде или следя за ходом светил, вращающихся, подобно нашей планете, вокруг недвижного солнца; для своих прогулок он выбирал наиболее уединенные места.
Рассудок Обри значительно ослаб после пережитого потрясения. Молодой человек, казалось, навсегда утратил бодрость духа. Подобно лорду Рутвену,

он искал теперь уединения и тишины. Но возможно ли было сыскать их в Афинах? Когда он посещал древние руины, где часто бывал прежде, ему чуди¬лось, будто Ианфа стоит рядом с ним, когда уходил в леса — Ианфа, казалось, легкой поступью бродила между деревьев, собирая скромные фиалки. Затем его расстроенному воображению она вдруг представлялась бледной, с прокушенным горлом и отрешен¬ной улыбкой на устах. Несчастный собирается покинуть края, где все вызывало в нем такие горькие воспоминания. Он предложил лорду Рутвену, счи¬тая себя обязанным ему за его заботливый уход во время болезни, посетить те области Греции, в кото¬рых они еще не бывали. Они путешествовали повсю¬ду и посетили все достойные обозрения места, но, кажется, словно не замечали того, что видели. Они были наслышаны о разбойниках, но мало-помалу стали забывать о предупреждениях, считая, что это выдумки проводников, которые толками о мнимых опасностях желают побудить путешественников к большей щедрости. Итак, пренебрегши советами местных жителей, они отправились в путь с немногими сопровождающими, которые служили скорее проводниками, чем охраной. Достигнув узкого ущелья, по дну которого, усеянному огромными валуна¬ми, сорвавшимися со склонов, бежал ручей, путешественники вынуждены были раскаяться в своем легкомыслии, ибо, едва вся партия проникла в ущелье, над их головами засвистели пули и эхо выстрелов раскатилось меж каменных стен. Проводники тут же отбежали назад и, спрятавшись за камнями, открыли огонь в том направлении, откуда раздались выстрелы. Лорд Рутвен и Обри, последовав примеру про¬вожатых, укрылись за спасительным изгибом ущелья; но затем, устыдившись того, что отступили пе-

ред противником, который криками ликования воз¬глашал о своем преимуществе, и, предвидя неизбежное кровопролитие в случае, если разбойники вска¬рабкаются на скалу и нападут с тыла, они решились броситься вперед и настичь врага. Едва лишь они оставили укрытие, лорд Рутвен был ранен в плечо и упал наземь. Обри поспешил к своему спутнику; не обращая внимания ни на перестрелку, ни на год¬заевшую ему самому опасность, он вскоре с удивлением увидел вокруг лица разбойников; проводники, едва заметив, что лорд Рутвен ранен, тут же побросали оружие и сдались.
Пообещав разбойникам большое вознаграждение, Обри убедил их сопроводить своего раненого друга до ближайшей хижины; согласившись на выкуп, он был избавлен от их докуки: лишь у входа в хижину была выставлена охрана до тех пор, пока один из разбойников не вернулся с суммой, о которой распорядился Обри. Лорд Рутвен быстро слабел; через два дня началась гангрена, и смерть приближалась к нему скорыми шагами. Его внешность и поведение не изменились; казалось, он не замечает боли точно так же, как когда-то не замечал окружавшей его обстановки; но на исходе последнего вечера он стал испытывать очевидное беспокойство и остановил свой взор на Обри, который все это время ухаживал за ним с необычайным усердием.
— Помогите мне! Вы можете спасти меня — и
даже более чем спасти; кончиной своей я обеспокоен
так же мало, как мимолетностью этого дня. Но вы
можете спасти мою честь, честь вашего друга!
— Как я могу это сделать? Скажите, я исполню
все, что должно! — отозвался Обри.
— Я нуждаюсь в самой малости. Жизнь моя убы¬
вает, и я не могу объяснить всего. Но если вы скро-

ете все, что знаете обо мне, честь моя будет спасе¬на от позорной молвы; и если о моей смерти неко¬торое время не будут знать в Англии, тогда — тогда я спасен.
— О ней никто не узнает, — заверил Обри.
~ Поклянитесь! — воскликнул умирающий, при¬поднимаясь на постели в порыве величайшего волне¬ния. — Поклянитесь всем, что есть сокровенного в ва¬шей душе, всем, за что вы опасаетесь, что ровно один год и один день вы никому ничего не расскажете ни о моих преступлениях, ни о моей смерти — ни одно¬му живому существу, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось и что бы вы ни увидели.
Глаза лорда, казалось, готовы были вылезти из орбит.
— Клянусь! — сказал Обри. С хохотом лорд от¬
кинулся на подушку и испустил дух.
Обри удалился, чтобы отдохнуть, но сон бежал от него. Многие обстоятельства, сопутствовавшие его знакомству с этим человеком, неизвестно почему будоражили ум юноши; о данной им клятве он вспо¬минал с содроганием, как если бы она должна была навлечь на него некие ужасные последствия. Под¬нявшись рано утром, он уже собрался было вернуть¬ся в хижину, где оставил покойного, когда встретив¬шийся ему разбойник сказал, что после ухода Обри он и его товарищи, исполняя обещание, данное его светлости, отнесли тело лорда на вершину ближай¬шей горы и оставили там в бледном сиянии восхо¬дящего месяца. Обри был потрясен; взяв с собой нескольких человек, решился он идти с ними и пре¬дать покойного земле. Но, когда они поднялись на вершину, он не обнаружил ни тела, ни одежды, хотя разбойники клялись, что это та самая гора, где они оставили умершего. Некоторое время Обри терялся

в догадках, но в конце концов заключил, что разбой¬ники похитили и тайно погребли покойного, дабы присвоить его платье.
Не в силах задерживаться долее в стране, где он пережил столько злоключений и где душу его охва¬тывало суеверное уныние, Обри переехал в Смирну. В ожидании судна, на котором можно было бы от¬плыть в Отранто или Неаполь, он занялся приведе¬нием в порядок вещей, доставшихся ему после кон¬чины лорда. Среди них он обнаружил небольшой сундук, где хранилось оружие, годное, чтобы на¬смерть поразить жертву. Это были кинжалы и ятага¬ны. Осторожно поворачивая их и рассматривая ди¬ковинные очертания, Обри с удивлением обнаружил ножны, орнамент на которых был точь-в-точь как на рукоятке кинжала, подобранного им в ту роковую ночь в лесной хижине. Он вздрогнул. Спеша удосто¬вериться в своей правоте, он достал оружие, и можно вообразить себе его ужас, когда он заметил, что кли¬нок в точности повторяет причудливую линию но¬жен. Взор его, прикованный к кинжалу, не нуждался в дальнейших подтверждениях; и все же Обри не же¬лал верить своим глазам. Однако совпадение очерта¬ний ножен и клинка и одинаковый орнамент на нож¬нах и рукоятке кинжала служили неопровержимыми доказательствами, не оставлявшими места сомнени¬ям; и тут и там виднелись следы крови.
Обри покинул Смирну. Проезжая по пути домой через Рим, он первым делом попытался разузнать что-либо о юной девушке, которую ему удалось по¬хитить из силков развратника. Ему сообщили, что родителей ее постигло несчастье и они впали в ни¬щету, а о девушке со времени отъезда его светлости никто ничего не слышал. У Обри едва ум не пому¬тился от столь часто повторявшихся ужасных собы-

тий; он опасался, что юная леди стала жертвой того, кто погубил Ианфу. Обри сделался мрачен и молча¬лив и был занят лишь тем, что торопил возничих, дабы из-за промедления не утратить еще одно доро¬гое существо. Ои прибыл в Кале; бриз, словно пови¬нуясь его воле, скоро доставил корабль к берегам Англии. Обри поспешил ступить под кров отчего до¬ма и там, в нежных объятиях своей сестры, как буд¬то позабыл о печальных переживаниях. Если прежде он был привязан к ней как к милому ребенку, то теперь в ее проступавшей женственности он обрел удовольствие дружбы.
Мисс Обри не обладала той чарующей красотой, что приковывает взоры и вызывает восхищение в великосветских гостиных. Ей не был присущ тот по¬верхностный блеск, который так часто можно встре¬тить в переполненных разгоряченными толпами баль¬ных залах. Легкомыслие никогда не сквозило в ее голубых глазах; в них читалась очаровательная ме¬ланхолия, происходившая, казалось, не из несчастья, а из некоего сокровенного чувства, испытываемого душой, которой ведомы иные, более светлые обите¬ли. Ее поступь не отличалась той легкостью, с кото¬рой девицы преследуют бабочку или устремляются к пестрому цветку, но соответствовала ее всегда спо¬койному, задумчивому настроению. Когда она быва¬ла одна, ее лицо никогда не озарялось улыбкой ра¬дости; но, когда брат одаривал ее любовью и забывал в ее обществе о горестях, разрушивших его покой, — кто мог бы променять ее улыбку на улыбку распут¬ницы? Казалось, ее глаза и лицо в такие мгновения озарял свет ее собственной духовной родины. Мисс Обри было около восемнадцати. Ее еще не пред¬ставили свету: опекуны дожидались возвращения с континента брата, который мог бы оказывать ей покровительство.